Александр Архангельский: «Литература и финансовая грамотность»
Автор и ведущий программы «Тем временем» на канале «Культура», лауреат премии ТЭФИ, писатель, литературовед, кандидат филологических наук, профессор НИУ ВШЭ Александр Архангельский знает все о финансовой грамотности героев и авторов русской классической литературы, принимает рациональные финансовые решения и даже, покупая квартиру, смог выиграть дважды: и как валютный ипотечник, и как писатель. Какие уроки можно извлечь из опыта профессора Архангельского, узнала Марина Ахмедова — специально для рубрики «Звездные истории».
— Какого литературного героя вы могли бы назвать финансово грамотным?
— Чичиков, несомненно, финансово грамотен, хотя плохо считает ходы и прокалывается в итоге. Во всем остальном противоположна ему Наташа Ростова. Ее родители были очень хорошие люди, но вели хозяйство кое-как, а она ведет его хорошо. Пьер богат, и она управляет его деньгами. Ну хорошо, Онегин... Он едет к умирающему дяде, и ведь не просто так — он едет вступить в права наследства и, в общем, неплохо справляется со своими задачами. Мы не знаем, богатеет ли он, но точно не беднеет. А если брать героев советской литературы, то Остап Бендер прекрасно управляется с деньгами.
— А финансовая грамотность Наташи Ростовой не проявляется ли как раз в тот момент, когда автор хочет приземлить ее для читателя, лишить девичьей легкости?
— Когда она становится «финансово грамотной», Толстой начинает любить ее еще больше. Давайте посмотрим на положительных героев романа «Война и мир». Там есть капитан Тушин, есть Кутузов, есть Наташа Ростова и над всеми — сам автор. Эти герои не ищут правду, они ее изначально знают. Наташа, как и сам Толстой, знает много о правде жизни, просто она проходит разные этапы и в последних главах романа раскрывается. Она носится по дому с пеленками, что не менее для Толстого важно, чем ее бегство по страсти или танец, в который она бросается, когда солдат начинает играть на гитаре. Вот этого, кстати, не могло быть — гитара была в ту эпоху слишком дорогим инструментом.
— Толстой преподносит финансовую грамотность как положительную черту?
— Бесхозяйственность очень редко описывается как свойство положительное. У того же Гоголя в образе Плюшкина сведены две крайности — он до того рачительный хозяин, что своей жадностью уничтожает саму жизнь ради этой рачительности. И тогда наступает настоящая катастрофа. Вопрос: как соединить богатство и честность, как при этом не потерять возвышенные идеалы? Это сказки о том, что русская литература не про деньги. С чего начинается классическая русская литература? С маленькой повести «Бедная Лиза», где тема денег — ключевая для сюжета.
— Часто кажется, дай героям этих произведений денег, и они безболезненно выйдут из ситуаций, на которых построен сюжет. Но раньше люди не имели таких возможностей заработать, как мы. Нужно было либо пойти на какой-то поступок...
— Либо получить наследство, как его получает Пьер Безухов. И это наследство идет ему на пользу. В романе «Будденброки», написанном 25-летним Томасом Манном, сюжет строится на идее о том, что нужно сохранить богатство и передать его следующему поколению. И в ту секунду, когда герой соблазняется сверхприбылью, все сыплется. Инфляция была очень низкой, и доходность была очень низкой. Низкая инфляция, низкая доходность — это обстоятельства многих сюжетов девятнадцатого века. На этом основывается несправедливость.
— А современные писатели используют деньги для построения сюжета?
— В великом романе Владимира Маканина «Асан» чеченская война изображена как торговая — все всё продают, все всё покупают. А боевые действия происходят в промежутках между торговыми сделками русских и чеченцев. При этом остается место и самопожертвованию, и любви, и героизму. Майор Тушин (главный герой книги. — Прим. ред.) — с одной стороны, торгаш, а с другой, он отдает жизнь за други своя.
— Они торгуют потому, что им не на что жить или хотят разжиться на войне?
— И то и другое. Война предполагает бесконечный торг — тебе не поставили нефть, оружие, ты торгуешь с врагом, иначе не выживешь. Одновременно деньги идут и тебе в карман. Но там и военный дух показан. Финальные фразы книги — о деньгах, которые вез для сделки один из героев. После гибели отряда они валяются на земле три дня, и их никто не поднимает. Что для войны это невероятно долго — три дня. Никто не хочет забирать эти деньги, потому что они — цена крови. На третий день их забирают. Но не сразу, и это для автора очень важно — существует барьер, через который люди не могут три дня переступить.
— Автор считает, что деньги — это что-то плохое?
— Нет, он показывает их как что-то нейтральное, не гарантирующее честности и не убивающее честность. Там нет примитивного морализма.
— Одному человеку его принципы мешают поднять деньги, цена которым — кровь. А у другого — иные принципы, и они не мешают ему поднимать окровавленные деньги. В этом смысле деньги нейтральны?
— Деньги — это часть жизни. Они не зло и не добро. Добро и зло живут в самом человеке. В этом смысле Маканин был не самым глубоко верующим человеком, но его понимание денег совпадает с максимой Христа. Отдайте кесарю кесарево, а Богу — Богово. Добро и зло — в человеке.
— Вы говорили о том, что в своей рачительности можно перейти грань и стать скупым, убить саму жизнь. Вы когда-нибудь ощущали эту грань на себе?
— К счастью, я не заигрывался никогда.
Я люблю, чтобы деньги были,
но не готов подминать под них замысел.
Но нет, моральной границы я не переступлю ради того, чтобы они были. Опять же злом являются не деньги и не их количество, а твое качество — твоя жадность и твоя неумеренность, твоя невозможность остановиться. Я своим детям объясняю, что круто быть не богатым, а круто быть счастливым. А что значит быть счастливым? Это значит реализоваться, воплотить то, что тебе на роду написано. Например, кто-то родился писателем, и для того чтобы быть счастливым, он должен писать. А другой родился бизнесменом, и для того чтобы быть счастливым, он должен уметь производить деньги, он должен идти на запах денег, у него должны быть особые отношения с деньгами. И худо, когда писатель ради того, чтобы быть богатым, продает свой талант. И беда, если бизнесмен начинает играть в те игры, в которые ему лучше не играть, — в политические, например. На запах власти должен идти политик. Это так устроено. Кем ты рожден — это первично. А деньги — вторичны и нейтральны.
— Но и писателю сложно писать книги, когда у него нет денег...
— А читателю нет никого дела до того, есть у писателя деньги или нет, есть у писателя условия для творчества или нет. Есть ли у него свободное время. Читателю нужна книжка, главный заказчик писателя — его читатель. Не редактор, не издатель, не политик, а именно читатель. Есть писатели, которым повезло и их книжки массово продаются. И это — не хорошо и не плохо. Плохое начинается в тот момент, когда писатель подминает свои замыслы под деньги. Когда ты начинаешь продавать свой талант. Если у тебя нет времени писать, то у тебя остается раннее утро и поздний вечер, остаются выходные для того, чтобы идти к своей реализации. Но если можешь не писать, не пиши. Если можешь не снимать, не снимай. А вот если не можешь не писать или не снимать, тогда ты найдешь возможность реализовать себя при всех этих обстоятельствах.
— А вы как профессиональный читатель, когда читаете чужую книгу, чувствуете, когда автор подминает свой замысел под деньги?
— Ну да, конечно. Мы видим, когда книга сформатирована под продажу, но опять-таки само по себе — это не плохо и не хорошо. Поясню на примере. Писатель может понимать, что его дарование — проектное, потолок высокий, но он все-таки есть, и писатель заранее чувствует этот потолок. Был такой честный с самим собой писатель Илья Эренбург, и он одному из своих приятелей как-то сказал: «Тебе неважно, когда твоя книжка выйдет, ты пишешь для большого времени, а я — писатель средний. Моя книжка через пять лет уже читаться не будет, поэтому она должна выйти сейчас и поэтому я иду на компромиссы». Или возьмем такой сверхуспешный проект — Борис Акунин. Это большая литература? Нет. Это крепкая литература? Да. Хорошо, что этот проект был? Очень хорошо. Он был заранее посчитан? Несомненно. Но если мы вернемся к Маканину, то если бы он стал подминать замыслы под внешний успех, то он бы изменил самому себе. Но и Акунин себе не изменял, просто его талант так устроен.
— Вы говорите о разных величинах таланта?
— О разных типах таланта.
— Если ты подмял замысел под деньги, то через пятьдесят лет тебя будут читать?
— Никто не знает, что будет через пятьдесят лет. Ты хочешь поговорить с как можно большим количеством людей здесь и сейчас, а если повезет, то и потом. Тем более если ты пишешь прозу, а не поэзию. Хотя и в поэзии есть форматы, которые позволяют зарабатывать деньги. Успех может стать следствием того, что ты попал в болевую точку и сумел с людьми поговорить. А дальше могут начаться волны — болевая точка смещается, и вот ты уже не в центре внимания. Но я говорю о другом. Допустим, у меня два варианта сцены. Один вариант соответствует моему замыслу, но он сложноват, а другой вариант соответствует сегодняшней моде, но не соответствует замыслу. Какой вариант я выберу? Понимаете, да? В конечном итоге я все равно хочу построить сюжет так, чтобы он завлекал читателя, чтобы какие-то сложности его не отталкивали. Любой прозаик к этому стремится. Драматург к этому стремится тем более, потому что театр вообще, как правило, не про деньги. Но готов ли я упростить задачу, чтобы заработать денег, или не готов?
— А вы готовы?
— Нет. Если бы я имел способность обжигать художественные замыслы как кирпичики и поставлять их на литературный рынок, то не знаю, как я бы себя повел. Но у меня такой способности нет, и я не превращаю свои замыслы в кирпичики — они и кирпичами будут плохими, и моими замыслами быть перестанут.
— А что источник замыслов — интеллект или внешнее пространство?
— Я много раз попадал в ситуацию, когда я писал и параллельно со мной примерно о том же писали другие. Все-таки
авторы ходят
с такими антенками на голове
и улавливают то, что носится в воздухе.
Говорить о высоких вещах применительно к себе я бы не хотел. Но в целом, конечно, если у автора нет этой чуткости к замыслам, идеям, формам и сюжетам, которые носятся в воздухе, то, наверное, у него ничего не получится.
— Носятся в воздухе, сотканные из наиболее сильных в данный момент человеческих переживаний, радостей и страданий?
— У меня разный опыт. Как журналист я должен просчитать — не арифметически, эмоционально, — что здесь и сейчас обсуждает моя аудитория. Я должен ее любить, холить и лелеять, мою аудиторию. Любая аудитория мне не нужна, мне нужна моя. И я должен, как официант, преподнести ей на блюде то, что важно в данную минуту. И конечно, это трезвый проектный расчет. Если это сегодня не будет цеплять, то завтра это не будет нужно никому. Как литературовед — а я был литературным критиком — я понимал, что эта работа — для очень маленького круга людей. А как прозаик я, с одной стороны, хочу, чтобы меня прочитали здесь и сейчас, но, с другой, я не готов подминать свои замыслы под эту задачу. Если книга приносит деньги, то я счастлив, а если не приносит, то это печально — я подвел издателя и в следующий раз мне будет тяжелее выпустить книжку в хорошей редакции. Но это уже вопросы организационные, а не творческие.
— Значит, если вы понимаете, что ваш замысел не принесет вам денег, вы все равно будете его воплощать?
— Если речь идет о художественном замысле, то автор не должен позволять себе думать о тираже, доходах. Как только он начинает об этом думать, он сбивает настройки, замысел разрушается, и тиражей может вообще не быть. У Пушкина есть гениальное: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Заметьте, он не говорит «не продается текст» или «произведение», он говорит о рукописи — материальном объекте. Только когда у тебя готова рукопись, ты начинаешь думать, как ее продвигать, в какое издательство отнести, с кем подписать договор.
— То есть финансовая грамотность у писателя должна включаться, когда творческая часть работы уже закончена?
— Это железное правило. Хотя существовала такая специально выведенная порода — писатель советский. Он сидел на диване и ждал, пока государство выполнит за него все вышеописанное. Но нормальный писатель ни в России, ни во всем мире не освобожден от этих обязанностей (по продвижению своих книг. — Прим. ред.).
— Но писатель должен жить достойно. И что делать, если на первом этапе воплощения замысла у него нет денег?
— Я своим студентам объясняю: «Если у вас есть амбиции, авторские прежде всего, и при этом еще имеется гражданская совесть, то вы должны разбить свою жизнь на три части. Равными они будут или не равными — это каждый выбирает для себя. Одна часть — это ваша самореализация. Вторая — зарабатывание денег. Третья — гражданская деятельность, когда вы возвращаете обществу те блага, которые оно вам предоставило как автору. Общество дало тебе имя, изволь им пользоваться. И все это предполагает, что у тебя не будет выходных, ты должен будешь следить за состоянием своего здоровья, а это тоже финансовая грамотность. И тебе не на кого будет жаловаться. Ты должен будешь научиться зарабатывать деньги не литературным трудом или литературным, но сопровождаемым проектами. Тут кому как на роду написано». Например, я освобождаю время для того, чтобы участвовать в деятельности «ПЭН-Москва» — это общество, которое защищает права писателей, и я его возглавляю. Мы не даем в обиду тех, кто связан со словом, даже если с их взглядами мы не согласны.
— Вы сказали, что надо что-то вернуть обществу. Но современные писатели не так уж и много зарабатывают, чтобы чувствовать себя в долгу перед обществом.
— Но общество дает мне имя и репутацию. Репутация приносит деньги в других сферах. Это не прямое зарабатывание денег, а косвенное. Но я должен репутацию отрабатывать.
— Мне кажется, если хочешь в современном мире сохранить репутацию, то надо смириться с тем, что ты будешь мало зарабатывать.
— Неправильно. Надо смириться с тем, что ты заранее не знаешь, как дело повернется. Мы знаем очень достойных писателей, чьи книжки выстрелили. Я сейчас буду называть не по принципу «нравится, не нравится», а по принципу достойного тиража. Евгений Водолазкин с «Лавром» — больше чем сто пятьдесят тысяч экземпляров. Гузель Яхина с «Зулейха открывает глаза» — больше чем сто пятьдесят тысяч экземпляров. Это приносит деньги. Просчитывали ли заранее авторы на калькуляторе, сколько денег они заработают? Да нет, так сложилось, так выстрелило. А кто-то хорошо зарабатывает другими способами. Например, Дмитрий Быков — лекциями, публичными выступлениями, есть у него и этот дар. Репутацию создают книги, известность приносит деятельность за пределами книг, но в итоге все вместе приносит деньги.
— А как зарабатывать на репутации косвенно?
— Политическая реклама для человека нашей профессии табуирована. Один раз наступишь в дерьмо, потом уже не отделаешься от запаха. Но есть и другого типа реклама, и в ней нет ничего страшного.
— Вы что-то рекламируете?
— Нет. Но мне это не нужно. Политическую рекламу мы исключаем сразу, как табу. Я не участвую ни в каких политических кампаниях. Я не развиваю телеграм или инстаграм, а фейсбук не очень рекламоемкая система. Но если бы у меня был популярный ютьюб-канал, то нет ничего плохого в приличной рекламе, например, антикварного салона или банковской карты. Проблема в другом: обозначена ли эта реклама как реклама? У меня два табу — необозначенная реклама и политическая реклама, даже если она обозначена. А все остальное нормально, просто мне этого не надо, у меня есть другие проекты, которые мне приносят деньги, достаточные для моего комфортного существования и существования моей семьи. Изменится финансовая ситуация, тогда я и подумаю о рекламе.
— А какой именно комфорт деньги должны приносить?
— Я должен быть уверен, что
даже если все мои работы отменятся,
я какое-то время смогу прожить
на свои сбережения.
Это — свобода. Второе — мои дети не должны жить в роскоши, но они должны знать, что, если у них будут проблемы, я в любой момент смогу помочь. Потом у меня довольно долго не было своего кабинета, и я знаю, что это такое, когда вокруг тебя шумят и ты не можешь работать. Я считаю, что для автора кабинет — это даже не зона комфорта, а зона необходимости. Проблема — когда у автора такой зоны нет. Тогда от этого зависят и форматы, в которых ты работаешь. Если бы у меня сейчас не было возможности работать в тишине, то я бы работал в кафе, но писал короткие тексты.
— Например, в этом кафе очень шумно. Не представляю, как здесь можно писать.
— Есть места и потише... Но романы в кафе писать нельзя. Мы знаем, что у Чехова форматы менялись в зависимости от того, в каком финансовом положении он пребывал. В 1886 году в его творчестве происходит революция — из автора бесконечных нормальных, но невеликих фельетончиков он превращается в автора «Ваньки», в того Чехова, которого мы знаем.
— Неужели он купил дом?
— Для начала он поменял издание, начал сотрудничать с «Новым временем», где платили куда приличней. И как только у него появилась возможность писать вещи большего объема и чуть реже, он развернулся. Жил ли он в финансовом раю? Ничего подобного! Но он шел к этому. Это вопрос трудолюбия и упорства... Но вернемся к тому, что для меня входит в понятие денежного комфорта. Я южанин, но живу на севере. На севере мне нехорошо. Но я живу на севере большую часть года, и мне для сохранения нормальной формы нужно уезжать на юг. Я выстраиваю свой график так — очень плотно работаю два с половиной месяца подряд, потом уезжаю.
— Надолго?
— На дней десять-двенадцать-пятнадцать. В зависимости от того, как складывается мой преподавательский график.
— Это инвестиция в здоровье?
— Да, и я отвечаю за свое здоровье перед собой и своей семьей. Могу задать самому себе вопрос более резкий: «Хотел бы я быть мультимиллионером?» Нет. Хотя от простых миллионов, которые можно тратить на жизнь, не думая об управлении капиталом, конечно, не отказался бы.
— А мультимиллионером почему быть не хотите?
— Я бы должен был деньгами без конца заниматься. А я не хочу. Я хочу управлять деньгами в той мере, в какой они нужны мне, а не в той, в какой я нужен им. Я вас уверяю: не так трудно стать миллионером, это гораздо легче, чем кажется, но жить миллионером — гораздо тяжелее, чем хочется.
читать далее
